Источник: Eurasia Outlook
Выступление России на недавней Мюнхенской конференции по безопасности, кульминацией которого стала речь Сергея Лаврова и реакция на нее Запада, было метко охарактеризовано моей коллегой по Фонду Карнеги Джуди Демпси как «гнетущий и опасный разговор глухих». Ни Лавров, ни, позднее, председатель комитета Совета Федерации по международным делам Константин Косачев не предприняли серьезных попыток наладить контакт с аудиторией, используя понятные для нее лексику и аргументы, что позволило бы собравшимся в Мюнхене лучше понять позицию Москвы по украинскому кризису и заложить основу для диалога. И дело не в том, что Лавров и Косачев не умеют разговаривать в таком формате. Как раз они являются одними из самых искусных участников нынешней российской внешнеполитической команды. Оба хорошо говорят по-английски, обладают большим опытом общения с Западом и могли бы найти подходящий способ представить свою трактовку событий в удобоваримом формате, не вызывающим немедленного отторжения у слушателей. Их выступление в итоге свидетельствует вовсе не об отсутствии компетентности, а о том, что многие представители нынешнего российского внешнеполитического истеблишмента вынуждены ходить по канату.
Говоря с иностранцами об Украине на публичных мероприятиях, российские дипломаты обращаются вовсе не к тем, кто сидит перед ними. Не обращаются они и к российской аудитории. На самом деле адресат этих выступлений один: президент Владимир Путин. Этим, к примеру, объясняется то, что основную часть свою речь в Мюнхене Сергей Лавров зачитал с пулеметной скоростью. Сотрудники МИДа жалуются, что это стало фирменным стилем публичных выступлений министра по Украине перед международной аудиторией. Порой помощники Лаврова даже не предоставляют переводчикам проект выступления заранее, из-за чего перевод оказывается неполным и неточным. Таким образом, даже если бы слушатели захотели уловить логику и понять министра, они попросту не смогли бы это сделать. «Главное — запись выступления, которая отправится в Кремль, а не попытки наладить диалог с аудиторией», — утверждают знающие люди.Проблема здесь куда глубже, чем в присущем российской бюрократической культуре стремлении неуклонно выполнять установки начальника. Дело в том, что Москва попросту не видит особого смысла в том, чтобы налаживать контакт с более широким сообществом на Западе, вовлеченным в выработку внешней политики. Поведение кремлевского руководства — лишь зеркальное отражение российской системы. С этой точки зрения, говорить нужно только с «начальством». Такая позиция коренится в непонимании устройства внешнеполитических процессов в США и Евросоюзе. Для российской элиты важны только те, кто принимает решения на высочайшем политическом уровне (к примеру, канцлер ФРГ Ангела Меркель), а также главы международных корпораций (например, президент BP Боб Дадли). Власть понимается как концентрация денег и высоких постов в бюрократической иерархии. Именно поэтому, например, присутствие России куда заметнее в Давосе, нежели в Мюнхене. (Президент Сбербанка Герман Греф — единственный, кто регулярно бывает на Мюнхенской конференции, а люди вроде Олега Дерипаски и Виктора Вексельберга в этом году приехали в Мюнхен впервые и чувствовали себя не очень в своей тарелке.) Почти полное игнорирование российской властью членов западных парламентов, чиновников среднего звена, ученых из «мозговых центров» и журналистов попросту отражает то, что у себя дома российские эксперты оказывают минимальное влияние на принятие решений.
В этом смысле показательно отношение России к Мюнхенской конференции в предшествующие годы. Те российские эксперты, кого постоянно приглашают в Мюнхен, — опытные, умные люди, обладающие хорошими связями. И тем не менее их записки и рекомендации, отсылаемые в Кремль, могут никогда не попасть на стол Путину. Никто из представителей нынешнего российского руководства не пытается системно использовать связи российских экспертов на Западе, никто не уполномочивает их вести предметный диалог в формате track two. Приезжая в Мюнхен, высокопоставленные российские чиновники не могут по достоинству оценить возможности неформальных разговоров, предоставляемые этой площадкой. За примерами можно далеко не ходить. Нынешний глава администрации президента Сергей Иванов, ранее посещавший Мюнхенскую конференцию в ранге вице-премьера, курирующего военно-промышленный комплекс, устраивал небольшие ужины для членов российской делегации, вместо того чтобы ходить на приемы с участием ключевых международных фигур, устраиваемые конференцией. Официальные представители России, как правило, не появляются на вечернем коктейле в день открытия конференции, где в этот вечер проходит нерв западной политики. «Там легко наткнуться на врага — например, на того же Михаила Саакашвили, поэтому лучше минимизировать риск и выпивать в привычной российской компании», — объяснил мне как-то один чиновник. В прошлом году, когда Петр Порошенко и Арсений Яценюк рвались встретиться с российскими представителями в Мюнхене, чтобы начать диалог, им в этом отказали. «С какой стати мы должны посылать неверный сигнал Януковичу и вести переговоры неизвестно с кем?» — такова была реакция российской стороны. Всего две недели спустя Яценюк стал премьер-министром Украины, а спустя несколько месяцев Порошенко был избран президентом. И подобных примеров неспособности российского руководства использовать Мюнхенскую конференцию по безопасности великое множество.
Опасения вызывает то, что такое поведение является не следствием украинского кризиса, а одной из его основных причин. Основываясь на подобном подходе, Москва сначала переоценила значение инициативы Евросоюза «Восточное партнерство», потом неправильно поняла природу киевского кризиса и, в конце концов, слишком радикально отреагировала на эти события, приняв их за скоординированную попытку Запада забрать Украину у России. Более активное участие в мероприятиях, подобных Мюнхенской конференции, дало бы Москве более сбалансированную и точную картину происходящего и, возможно, помогло бы предотвратить опасные шаги, которые в долгосрочной перспективе будут иметь тяжелые последствия для стратегических интересов России. Не меньшее беспокойство вызывает то, что на этом фоне раздосадованное отсутствием нормального диалога западное внешнеполитическое сообщество может все больше впадать в заблуждение, вовлекая обе стороны в опасную спираль эскалации конфликта, что чревато серьезными ошибками с тяжелыми последствиями для России и Запада.
