У того, кто принимает за чистую монету сообщения корейских СМИ (как северных, так и южных), может создаться впечатление, что задача объединения страны является одной из самых актуальных проблем корейской политики. Об объединении в обеих Кореях говорят много и в выражениях самых патетических. Почти любое взаимодействие между двумя корейскими правительствами в официальной риторике описывается как «шаг на пути к объединению». Министерство, которое в Сеуле занимается вопросами отношений с Севером, именуется Министерством объединения. Это же слово входит в состав названий многочисленных НИИ, специализированных СМИ и общественных организаций, которые так или иначе работают с КНДР, пишут о делах Северной Кореи или изучают ее.
Однако, как это часто и бывает, реальная политика в данном случае существенно отличается от политики декларируемой. По целому ряду причин мало кто в Корее может открыто и официально отказаться от идеи о том, что рано или поздно два корейских государства должны слиться в одно. Однако на практике идея объединения в последние пару десятилетий на глазах превращается в фикцию, риторический оборот речи. Об объединении в Южной Корее по-прежнему много говорят, но на практике к нему особо не стремятся – более того, многие его активно не хотят.
Временные неудобства
Корея, как и Германия, была разделена в 1945 году по итогам Второй мировой войны. Первоначально граница между Севером и Югом мыслилась как временная разграничительная линия между советской и американской зонами оккупации, но начавшаяся холодная война внесла в ситуацию свои коррективы, и временные зоны оккупации за несколько лет превратились в два полноценных – и враждебных – государства. При этом ни Северная, ни Южная Корея не признали друг друга, а в Конституциях обеих Корей было недвусмысленно провозглашено, что под суверенитетом данного режима находится весь Корейский полуостров (другое правительство, таким образом, считалось самопровозглашенным, а то и просто мятежным).
Словами тогда, в конце 40-х, дело не ограничивалось. И Север, и Юг в те времена активно готовились к войне за объединение страны, хотя в случае с Югом эта подготовка была скорее риторической и в итоге не слишком эффективной. Север готовился быстрее и лучше, ударил первым, поначалу был близок к победе – но в итоге не добился ничего. Корейская война 1950–1953 годов окончилась ничьей.
После этого риторика объединения продолжала играть немалую роль и на Юге, и на Севере. Однако после подписания соглашения о перемирии в 1953 году всем было понятно, что в условиях разделения всего мира на два лагеря вероятность объединения не слишком высока. Понятно, что обе стороны тогда считали, что объединение может быть достигнуто только на основе их общественной модели, то есть фактически стремились не к объединению, а к завоеванию отколовшихся территорий.
Правда, в 1972 году Сеул и Пхеньян подписали декларацию, которая предусматривала, что объединение будет достигнуто мирным путем и на равноправной основе. Однако к тому времени обеим сторонам было ясно: в обозримом будущем об объединении не может быть и речи. Декларация 1972 года просто стала удобной риторической уловкой, которая позволяла списывать по ведомству объединения почти все невраждебные контакты между двумя корейскими государствами и строить отношения друг с другом, не отказываясь от идеологической фикции объединения как конечной цели.
После этого в Южной Корее торговлю с КНДР стало, например, возможно представлять не как «контакты с мятежниками и коммунистическими бандформированиями», а как «создание экономических основ для объединения страны». При этом, конечно, на практике речь все равно шла об обычной межгосударственной торговле.
Впрочем, в те времена в Южной Корее к идее объединения многие еще относились всерьез. Большинство корейцев старшего возраста хорошо помнили времена, когда Юг и Север были частями единой страны, у многих были родственники на Севере. Немалую роль играл и антикоммунизм, который тогда являлся одной из основ официальной идеологии Южной Кореи и разделялся многими: в 60-е годы многие жители Юга искренне хотели «освободить северян от коммунистического ига» и были готовы пойти на немалые жертвы ради этой цели.
Иллюзии 80-х
Правда, к началу семидесятых южнокорейский режим Пак Чжон Хи (1961–1979), весьма прагматичный и не слишком всерьез относящийся к собственной риторике, явно пришел к выводу, что объединение следует отложить на неопределенное будущее, сосредоточившись на экономическом развитии страны. Как известно, в этом деле режим Пак Чжон Хи весьма преуспел: Южная Корея, которая изначально являлась малоразвитым аграрным регионом, к концу 70-х оставила Северную Корею далеко позади.
С другой стороны, в то же самое время в Южной Корее подросло новое поколение. Молодежь, родившаяся уже после Корейской войны, не разделяла ни антикоммунизма своих родителей, ни их восторга по поводу стремительного экономического роста. Для молодых людей этот рост казался чем-то естественным. При этом немалое раздражение у них вызывал авторитарный характер власти. Корейские студенты 80-х мечтали о демократии, а многие и о социализме. При этом они в своем большинстве были националистами и в этом не слишком отличались от своих родителей. Подобные взгляды означали, что заметная часть молодой южнокорейской интеллигенции стала испытывать определенные симпатии к Северу.
Левые националисты 80-х считали, что корнем всех проблем Кореи является именно раздел страны, основную ответственность за который они возлагали на США. Поэтому многие из них стали говорить об объединении страны на основе конфедерации, которая предусматривала бы не поглощение Севера Югом, а сосуществование двух социально-экономических систем или даже их конвергенцию.
При этом подавляющее большинство студенческих активистов не верило тому, что писали о Северной Корее официальные издания, и, наоборот, с исключительной доверчивостью относилось к северокорейским пропагандистским публикациям. В результате в 80-х значительная часть южнокорейского студенчества поверила в то, что в КНДР существует развитое индустриальное общество, которое по уровню жизни примерно соответствует южнокорейскому, а то и превосходит его. При этом там существуют самые разнообразные социальные блага и идеально защищены права трудящихся.
Понятно, что мысль о мирном и равноправном объединении с таким замечательным обществом не вызывала у них никакого протеста. Главной силой, которая стояла на пути к объединению, с их точки зрения, являлись южнокорейские правящие классы, в первую очередь – «компрадорская монополистическая буржуазия» и стоящие за ними США. Борьба с этими злонамеренными и корыстными группами за преодоление раскола страны стала восприниматься как великая революционная и национальная задача.
Это мировоззрение оказалось недолговечным. Первый удар по нему нанес распад социалистического лагеря, а окончательно добили его события середины 90-х, когда после вспышки голода в Северной Корее сотни тысяч северокорейских беженцев оказались в Китае. Контакты с этими людьми – а многие активисты тогда даже специально ездили в Китай пообщаться с беженцами – не оставили камня на камне от комичных иллюзий 80-х. Однако, даже разочаровавшись в былых мечтах, представители этого поколения, которым сейчас от 45 до 60 лет, в своей значительной части сохраняют умеренно левые взгляды, интерес к объединению и скептическое отношение как к антикоммунистической риторике, так и к идее объединения через поглощение Севера Югом.
Потом, если захочешь
Однако на смену этим людям идет новое поколение, которое Севером интересуется очень мало. Для тех южнокорейцев, кто родился в 70-е, 80-е и 90-е, Северная Корея – это просто очень бедная страна, управляемая диктаторским режимом, с населением которой они не чувствуют никаких особых связей. Почти никаких частных контактов между двумя корейскими государствами не существует без малого 70 лет, так что родственники на Севере являются для молодых корейцев не более чем абстракцией.
С другой стороны, непростой опыт Германии и осознание масштабов того огромного экономического разрыва, который существует между Севером и Югом, привел к тому, что сейчас молодые корейцы уверены: объединение будет стоить очень дорого и платить за него придется именно им.
Скорее всего, они правы: оценки возможной стоимости объединения носят неизбежно гадательный характер, но все согласны с тем, что счет пойдет на многие сотни миллиардов и даже триллионы долларов. Самая пессимистичная из всех известных оценок сводится к тому, что объединение будет стоить Южной Корее около пяти триллионов долларов, что соответствует четырем годовым ВНП страны.
В условиях, когда национальная солидарность для молодых превратилась в абстракцию, платить за восстановление единства страны никто особо не рвется. Для молодых жителей Юга КНДР – не более чем другая страна, население которой в силу прихоти истории говорит на том же языке, что и они, но к которой у них нет не только симпатии, но и особого интереса.
Эта смена настроений давно и стабильно фиксируется опросами общественного мнения. Например, в 2013 году в ходе регулярного опроса, проводимого Сеульским государственным университетом, 67,8% опрошенных в возрасте 50–60 лет заявили, что считают объединение необходимым, в то время как среди опрошенных в возрасте от 20 до 30 лет такую же точку зрения высказали 43,1%. Иначе говоря, большинство молодых корейцев не считают объединение необходимым.
С другой стороны, артикулировать подобное отношение к проблеме объединения не так-то просто. Национализм, причем национализм этнический, – это важный составной элемент мировоззрения большинства корейцев, он формируется в школьные годы, активно поддерживается СМИ (как левыми, так и правыми). Идея объединения – важнейшая часть этого национализма. Подразумевается, что все люди, говорящие на корейском языке, в жилах которых течет «корейская» кровь, просто по определению являются членами единой нации и посему должны жить в едином государстве.
Открыто выражать сомнения в этом тезисе решаются немногие, так как излишне активное и громкое высказывание подобных идей может привести к изоляции, создать проблемы на работе, в отношениях с друзьями и даже в семье. Если же говорить о политиках, журналистах и иных публичных фигурах, то для них прямая и открытая критика корейского национализма и его священных коров, одной из которых является объединение, чревата крахом карьеры или, в лучшем случае, маргинализацией. При этом не столь важно, на правом или левом фланге южнокорейской политики находится данная публичная фигура – декларативная приверженность основным постулатам корейского национализма обязательна для всех.
Впрочем, в риторических целях это противоречие можно и обойти. Хотя в Южной Корее прямые выступления против необходимости объединения страны фактически табуированы, никто не мешает заявлять о том, что с объединением не следует спешить, ибо такое важное дело, конечно же, нуждается в самой тщательной подготовке. Подобные заявления сейчас звучат очень часто и являются слабо замаскированным призывом к тому, чтобы отложить объединение на некое неопределенное – очень отдаленное – будущее.
Политика официального Сеула во многом отражает эти настроения широкой публики. С одной стороны, официальные лица широко пользуются риторикой объединения, которая столь дорога сердцу корейских националистов, а с другой – строят отношения с КНДР как с другим государством, которое в целом является враждебным и потенциально нестабильным, но находится по соседству и в силу этого не может игнорироваться.
Политика администрации Пак Кын Хе – хороший пример такого подхода. С одной стороны, и президент, и ее окружение в своих выступлениях часто говорят об объединении. Более того, известно, что правительство ведет подготовку к возможному кризису, который может быть вызван падением северокорейского режима под влиянием внутренних проблем.
С другой стороны, на практике администрация Пак Кын Хе игнорирует Северную Корею, не слишком стремится вести с ней какие-либо переговоры, не поощряет экономические контакты, но и не оказывает на Пхеньян прямого давления. Скорее всего, подобная политика будет проводиться и приемниками Пак Кын Хе, ибо она в целом соответствует тому, чего хочет большинство южнокорейского населения. Говорить об объединении жители Юга готовы, но вот торопить наступление этого прекрасного и великого события они никак не хотят.
